Профессор Соловей знает о чём говорит

• Posted by Михаил Андреевич January 5, 2017 - Filed in Общество - #власть  #политика  #революция  - 1,997 views

  Валерий Соловей: кризис проявится в 2017-м

   

  Каких реформ ждать в новом году, кто может стать следующим президентом России, кем после этого станет Владимир Путин – об этом «Фонтанке» рассказал политолог Валерий Соловей.

   

  

  Профессор МГИМО, политолог Валерий Соловей за месяц до событий предсказал отставки в администрации президента и назначение её новым главой Антона Вайно, о котором тогда вообще мало кто знал. Его книга «Революtion! Основы революционной борьбы в современную эпоху», по словам самого автора, пользуется большим спросом в Государственной думе. К каким событиям 2017 года могут готовиться законотворцы – Валерий Соловей рассказал «Фонтанке».

   

  - Валерий Дмитриевич, какие политические события 2016 года вы считаете настолько важными, что они повлияют на 2017-й?

   

  – Прошедший год не был столь уж богат событиями, по крайней мере – политическими. Невозможно назвать выборы в Государственную думу, особенно то, как они прошли и с каким результатом завершились, важным политическим событием, сколько-нибудь судьбоносным. Больше запомнились события, происходившие под конец года. Такие, как арест министра Улюкаева и заявление Алексея Навального о том, что он намерен баллотироваться в президенты Российской Федерации. Поэтому я думаю, что когда 2016 год будут оценивать историки, они оценят не его богатство какими-то событиями, а, скорее, те тенденции, которые в этом году закладывались. В первую очередь, это начало постепенной политизации российского общества. Это сейчас не очень заметно невооружённым глазом, но, я думаю, уже в 2017 году это проявится.

   

  - В чём выражается эта политизация?

   

  – Наше государство вмешивается во все сферы жизни. Включая приватную. Ему интересно даже кто, с кем и как спит.  Когда оно начинает всюду влезать, это вызывает нарастающее раздражение. Это раздражение рано или поздно выльется в политическую сферу. Потому что любой вопрос, в который вмешивается власть, по определению становится вопросом политическим. Это не российская особенность, а мировая: любой вопрос, в который вмешивается власть, тут же становится вопросом политическим. Если власть вмешивается всюду, значит, она сама любой вопрос превращает в политику.

   

  - Зачем она это делает?

   

  – От страха. Она хочет всё контролировать. Она полагает, что если будет всё контролировать, то будет меньше неожиданностей. Но тем самым она вызывает у людей нарастающее раздражение и агрессию.

   

  - То есть – получает обратный эффект?

   

  – Совершенно верно. И это даже стало до некоторых уже доходить. Характерно, что уже начали пытаться одёрнуть министра Мединского. Чтобы постараться избежать политизации в сфере культуры. Потому что была культура. Вот вы не хотели заниматься политикой, вам всё это было эстетически неприятно. И вдруг вы узнаёте, что уже не можете на выставку сходить или на концерт, потому что там какие-то хоругвеносные и антимайданные дружины неистовствуют. Потому что министр Мединский начинает говорить, как вам оценивать те или иные события истории. А министр – это государственный чиновник. И это вызывает сильное раздражение.

   

  - Вторая половина 2016 года была достаточно спокойная, Путин в послании к Федеральному собранию был само миролюбие. Это и есть проявление того, что до них что-то стало доходить?

   

  – Нет, это проявление того, что Кириенко получил указание наладить отношения с мастерами культуры. Но машина-то, тем не менее, запущена. Она обладает очень сильной инерцией, её нельзя просто взять и остановить. Потому что, скажем право- или кривдохранительным органам – им что проще всего? Ловить тех, кто ставит лайки и делает перепосты. Преступление они раскроют, а стараться даже не надо, достаточно "ВКонтакт" зайти.

   

  - Политизация общества – одна тенденция. А другие?

   

  – Власть не может предложить людям, обществу хоть какую-то позитивную перспективу. Она вообще ни в чём не может её предложить. И вот как раз миролюбие в президентском послании, на которое вы обратили внимание, объясняется тем, что ему нечего сказать. Просто нечего сказать о том, что беспокоит людей.

   

  - Раньше, когда нечего было сказать, нам объясняли, что во всём виноваты «наши западные партнёры».

   

  – Нет, раньше, с 2003 по 2014 год, Путину было что сказать, потому что дела в экономике обстояли, несмотря на кризис 2008-2009-го, хорошо. У людей была перспектива. И они сами для себя всё домысливали и конструировали. Они знали, что мы находимся в восходящем тренде. А если мы находимся в восходящем тренде – ну, можно власти многое простить.

   

  - Но я-то имела в виду объяснения как раз после 2013-го.

   

  – Потом в течение двух лет, с 2014 по 2015-й, власть объясняла нам, что за величие надо платить. Но дело-то в том, что величием людей не накормишь. И вот эта вот пропаганда величия перестала приносить свой эффект даже не сейчас, а ещё год назад, на рубеже 2015-2016 годов. И сейчас президенту сказать нечего. Когда мы увидим свет в конце тоннеля? Он даже не может им сказать, когда тоннель закончится. Это порождает у людей очень мрачное ощущение. Даже у тех, кто об этом не думает, а большинство как раз не думает. У людей появляется ощущение, что кризис – это всерьёз и надолго, что власть ничего предложить не в состоянии. Соответственно, она нас не может больше кормить стабильностью. Потому что что ж это за стабильность, когда жизнь становится всё хуже? Доходы снижаются. Два года назад президент говорил: потерпите два года – и всё будет нормально.

   

  - Два года прошли – и всё действительно не так плохо, как казалось.

   

  – Да, но ведь официальные прогнозы пророчат 15-20 лет нищеты.

   

  - Кто из 86 процентов населения эти прогнозы видит?

   

  – А им не надо видеть. Люди о-щу-ща-ют. Многие вещи, которых люди не осознают, по поводу которых они не занимаются рефлексиями, они ощущают кожей. И реагируют поведением. Почему люди уменьшают свои расходы? Не только потому, что у них доходы снизились. У них есть кое-какие сбережения. Но что они кожей чувствуют, что кризис – это всерьёз и надолго. И государство это видит. И говорит: ага, вы не хотите нести нам свои денежки – тогда мы у вас их заберём. Мы введём платный въезд в город, мы введём платный въезд во дворы, вы вытащим их у вас из карманов.

   

  - Вот это уже людям должно совсем не нравится.

   

  – О чём я и говорю: государство, не предлагая ничего, не давая никакой надежды, хочет забрать. И это вызывает раздражение. Вот в 2016 году всё это стало проявляться.

   

  - Как это недовольство и эта политизация будут проявляться?

   

  – А это уже проявляется. Растёт, например, так называемый городской активизм. В Москве появляется всё больше организаций, которые выступают за права обманутых дольщиков, автовладельцев, против точечной застройки. И я знаю, что то же самое происходит и в других крупных городах. Это движение – не политическое само по себе. Оно не ставит политических целей. Оно просто говорит: дайте нам нормально жить, дайте хоть как-то влиять на решение проблем, которые нас волнуют. Люди просто защищают свои интересы.

   

  - Это уже дозрело до уровня, когда всё равно против чего выступать – лишь бы дать выход недовольству?

   

  – Нет, люди не выступают против. Они говорят: мы не хотим этого и этого, потому что это снижает наши доходы, делает нашу жизнь хуже, это ухудшает городскую среду. Они не выдвигают политических требований, не говорят, что всё дело в Путине или в «Единой России». Но рано или поздно произойдёт и это.

   

  - Как это может произойти? Есть люди, которые это понимают, но большинству, как мне кажется по разговорам с ними, связь ещё надо объяснить.

   

  – Да не надо ничего объяснять! Не надо заниматься внесением политического сознания. Люди сами до этого доходят. Они не могут ничего изменить, потому что такова природа власти. А если такова природа власти, то вы рано или поздно оказываетесь перед дилемой: или мне терпеть дальше, или выступить против этой власти. И находится всегда 3-4 процента тех, кто говорит: терпеть мы больше не будем. Этого вполне достаточно. Не надо, чтобы 86 процентов. Эти цифры – 86 процентов, 14 процентов – вообще никакого значения не имеют для политики. Они имеют значение для голосования. Но для массовой публичной политики – нет. Потому что 86 процентов всегда сидят дома. А вот 14 процентов могут выйти на улицу.

   

  - Но власть – они ведь не дураки, они наверняка понимают это?

   

  – Во-первых, не надо переоценивать их умственные способности. Власть, как и все в России, действует по принципу: гром не грянул – и слава богу, до сих пор глотали – проглотят и впредь, как-нибудь рассосётся. А если не рассосётся – у нас, вон, есть силы правопорядка. Но дело в том, что сил правопорядка нет. Это всё – гигантская фикция.

   

  - А Росгвардия?

   

  – Ну и что? Никакой Росгвардии нет. Предполагалось, что создадут некие элитные подразделения. А они оказались, во-первых, не элитные. Во-вторых, дееспособность полиции резко снизилась. Эта Росгвардия – те же самые бывшие милиционеры, жизнь которых резко ухудшилась. Перейдя в Росгвардию, они потеряли в доходах. Это такие же налогоплательщики, только от них больше требуют, а народ их недолюбливает. Жизнь их несладка. Так что всё это держится на честном слове. На живой нитке.

   

  - Что будет, если ниточка лопнет?

   

  – Она может ещё держаться. Знаете, как в России: нет ничего временного, что не стало бы постоянным. Дом рушится – давайте его сваями укрепим. Стена треснула – давайте наклеим обои, они будут её держать.

   

  - Назначение Кириенко заместителем главы администрации, ответственным за внутреннюю политику,– это из серии таких «заплат»?

   

  – Нет, это имеет другие причины. Причём не только политические. Просто определённая группа хотела убрать Кириенко из Росатома, взять Росатом под свой контроль. А Кириенко не хотел оттуда уходить. Тем не менее, Путин ему лично доверяет. Он его высоко ценит. Кириенко взят, во-первых, для проведения избирательной кампании, во-вторых – для проведения конституционной реформы. И несколько вариантов этой конституционной реформы под его руководством готовятся.

   

  - В Конституции-то они что хотят поменять?

   

  – Перераспределение полномочий органов государственной власти и создание новых органов. Из того, что обсуждали, наиболее известное – это создание Госсовета, полномочного органа государственной власти. Это не единственный вариант, их несколько, но не факт, что всё это будет реализовано. Или хотя бы что-то из этого. Потому что как раз опыт создания Росгвардии оказался крайне неудачным, и это сдерживает проведение реформы. Готовить-то её готовят, может быть, даже уже и подготовили. Точно так же готовится и экономическая реформа. Дал Путин поручение – готовится. Сначала её готовил один Кудрин. Теперь речь идёт о некой интегрированной программе правительства, куда кудринские разработки лягут. Таких вариантов реформ уже несколько лежит в подвалах Белого дома – и из этого ничего не следует.

   

  - И политические протесты, и конституционная реформа, и экономическая – что же это у нас всё зреет, зреет, но ничего не вызревает?

   

  – Это всё может так ни шатко и ни валко продолжаться довольно долгое время. А может в один непрекрасный, – а для кого-то, может, прекрасный, – момент взорваться. Просто найдётся слабина, и где тонко – там прорвётся.

   

  - Надо ли бояться этого в 2017 году?

   

  – Этого вам никто не скажет. Я склонен полагать, что в 2017 году мы увидим начало политического кризиса. Очень серьёзного. Подчеркну – только начало. Сам кризис будет года три продолжаться.

   

  - Что вы вкладываете в понятие «политический кризис»? Как это будет выглядеть?

   

  – Это прогрессирующая недееспособность государственной власти принимать решения, а главное – их осуществлять. И одновременно – рост массового недовольства, общество отказывает этой власти в доверии. Причём отказывает с нарастающей силой. Думаю, года два-три этот процесс займёт. Но в 2017 году он уже начнётся. И его очень важным этапом, может быть – решающим, станут президентские выборы 2018 года.

   

  - Вы уже можете сказать, из кого мы будем выбирать президента в 2018 году?

   

  – Я даже не могу сказать, пойдёт ли на них Путин. Он собирается на них, готовится к ним, но до конца это не предрешено.

   

  - Он недавно сказал, что очень устал и хотел бы путешествовать, да работа президентом не даёт.

   

  – Причём он дважды об этом сказал за последние месяцы, а это для него нехарактерно. Так что я не исключаю, что не пойдёт.

   

  - Я задам этот сакраментальный вопрос: если не Путин – то кто?

   

  – Дмитрий Анатольевич Медведев. Это самый подходящий кандидат.

   

  - А вы как оцениваете перспективы Навального?

   

  – Если он сможет выработать правильное послание, адресованное стране, у него очень неплохие шансы. У него есть социальные сети, есть население крупных городов, которые он может перетянуть на свою сторону. Думаю, что его шансы очень недооценены. В случае правильной и грамотной работы он может бросить вызов Путину. И даже победить его.

   

  - Медведев или пусть даже Навальный – Путин просто уйдёт на заслуженный отдых и будет путешествовать?

   

  – Не думаю. Как раз под это и задумывается конституционная реформа: чтобы уйти с поста, но сохранить управление. Это главный мотив реформы. Но ничего ещё не решено. Любое решение в России, особенно сейчас, откладывается до последнего.

   

  - Что вы называете «последним»?

   

  – Когда дальше откладывать решение уже нельзя, надо принимать. То есть надо было вчера принимать, поэтому примем сегодня. Потому что расчёт на то, что обстоятельства изменятся к лучшему. И это, кстати, от Путина исходит. Что судьба что-нибудь подбросит: цены на нефть вырастут, брекзит, Трампа изберут президентом и так далее.

   

  - Как избрание Трампа может повлиять на Россию? Посмотришь новости, так его победа на выборах в США – новый национальный праздник России, прямо «доброго куратора» нам назначили вместо злого Обамы.

   

  – Это такой руссоцентрический характер отечественной пропаганды, которая показывает, что весь мир вращается вокруг России. Что все думают, как ей навредить, а всё происходящее надо рассматривать с нашей точки зрения. Конечно, это не так. Но с Трампом есть шанс договориться и ослабить санкции. Шанс – это не означает, что всё предрешено, но это возможно будет сделать. С Хиллари Клинтон это вряд ли было бы возможно. А с Трампом можно обсуждать. И это хорошо для России. Точнее, для власти.

   

  - Почему именно для власти?

   

  – Потому что это, во-первых, ослабило бы финансово-экономические тиски. Во-вторых, это избавило бы элиту от американского давления, которого она, на самом деле, очень боится. С Обамой ей, кстати, очень повезло. Он был достаточно слабым президентом во внешнеполитической сфере. Любой сильный американский президент, наподобие Рональда Рейгана, да и тот же Трамп, мог бы оказать на нашу элиту очень сильное давление. Значительно более сильное, чем то, которое она испытывает. Причём в короткие сроки.

   

  - Может быть, это как раз и сделает Трамп? Вопреки радости в российской прессе, набранная им команда в большой любви к России не замечена.

   

  – Это чистая правда. Но это зависит от того, сможем ли мы договориться. Американцам наплевать на Россию, они заняты решением собственных проблем. И если они решат, что мы для них составляем проблему, то они давление окажут. Мы пока пытаемся делать вид, что проблемы для них не составляем.

   

  - Понятно, чего мы от Америки хотим. Но Трамп – бизнесмен. Что мы можем взамен предложить, чем его заинтересовать?

   

  – Не так уж и много, но кое-что можем. Развязывание сирийского узла можем предложить, вместе в этом поучаствовать. Можем предложить давление на Северную Корею, хотя здесь мы не так сильны, как, скажем, Китай.

   

  - И всё?

   

  – Думаю, да.

   

  - За Крым и санкции маловато.

   

  – Да никто в России и не надеется, что вопрос Крыма будет решён! И потом, самые серьёзные санкции у нас не за Крым, а за Донбасс. Тем более санкции можно начать фактически размывать, не объявляя об их отмене. На что мы и надеемся: что если мы достигнем соглашения по Сирии, то договоримся потом и по санкциям.

   

  - В начале разговора вы вспомнили об аресте Улюкаева как о важном событии 2016 года. Как он может напомнить о себе в 2017-м?

   

  – Вот как раз арест Улюкаева – это третья тенденция, заложенная в 2016-м. Не событие, а именно тенденция. И очень важная: превращение репрессий в механизм управления экономикой и политикой. В этом смысл репрессий: они должны быть алогичны. Чтобы все боялись. Представьте: вы находитесь под угрозой, а логика вам непонятна. И как – у вас будет сильное желание работать? Вряд ли вы будете очень стараться, если знаете, что любая ваша инициатива может стать основанием для возбуждения уголовного дела.

   

  - А что, сейчас все там сильно стараются?

   

  – Они всё-таки работают. А репрессии снижают их дееспособность. Принимать решения и обеспечивать их исполнение становится всё сложнее. Поэтому это тоже тенденция, которая и приведёт к началу политического кризиса.

   

  - Наверное, разговоры, похожие на наш с вами, происходили в начале 1916 года, и тогда Ленин сказал, что, мол, на памяти его поколения революции не будет.

   

  – Если точно – он сказал это в январе 1917 года. За три недели до того, как в России началась революция. Но ни одна революция в мировой истории ещё не была предсказана. Я написал целую книгу о революции, которая пользуется большим спросом, причём в Государственной думе. Вы можете проводить вечер, говоря, что «в Багдаде всё спокойно», а на следующий день окажетесь в революционной стране.

   

  Беседовала Ирина Тумакова, «Фонтанка.ру»